Крэбб кивнул.

– И он почти добился цели. Истории известны такого рода деятели. Они – связующее звено между прошлым и будущим. Если им позволить войти в силу, то человечество окажется прикованным к ужасному завтра.

– Как же вы поступили?

– Прибегли к массовому катексису, как мы его называем. Не так-то просто объяснить, в чем он заключается, но я все же попробую. Психический комплекс каждого человека, то, что называют душевными силами, состоит из двух видов энергии – резервной, или, как мы говорим, латентной, и расходуемой. Латентная энергия скрыта в глубине нашей души как неприкосновенный запас. Расходуемую энергию мы тратим в своей повседневной психической и мыслительной деятельности. Латентную энергию большинство людей расходует крайне редко и в очень малом количестве – ничтожную ее долю.

– Понятно.

– Когда Эспер Лига прибегает к массовому катексису, каждый эспер раскрывает, если так можно выразиться, свою душу и пересылает все запасы своей латентной энергии в общий фонд. Воспользуется этой энергией один-единственный эспер, у которого из латентной она станет расходуемой. Если он сумеет распорядиться ею, он сможет проделать титаническую работу. Однако операция эта и трудна, и крайне опасна. Выполнить ее – это примерно то же, что отправиться на Луну, вставив себе динамитную шапку в… э… словом, лететь на динамитной шашке.

Крэбб вдруг ухмыльнулся.

– Жаль, что я не щупач, – сказал он. – Хотелось бы мне знать, как вы на самом деле представляете себе этот полет на Луну.

– Вы уже представили, сэр, – усмехнулся в ответ Пауэл.

Впервые между ними установился контакт.

– Нам было необходимо, – продолжил Пауэл, – столкнуть Рича с Человеком Без Лица. Ведь мы могли узнать правду только после того, как ее узнает сам Рич. Используя весь фонд латентной энергии, я вызвал у Рича самые обычные, элементарные невротические представления – иллюзию, будто только он один реален в этом мире.

– Хм, обычные… нечего сказать обычные!

– О, самые обычные, сэр. Такая иллюзия – один из самых тривиальных методов бегства от действительности. Когда жизнь становится вам невмоготу, вы спасаетесь от ее тягот, вообразив себе, что все ваши беды всего лишь выдумки, гигантская мистификация. Рич уже носил в себе зародыш этой иллюзии. Я просто интенсифицировал ее. В последнее время жизнь ему и впрямь стала невмоготу, и я заставил его поверить, что Вселенная – обман, головоломка. Затем постепенно на его глазах я уничтожил весь окружавший его мир, разобрал головоломку на части и оставил его наедине с Человеком Без Лица. Тогда он впервые взглянул на него открытыми глазами, узнал в нем себя, узнал отца… и мы все поняли.

Пауэл взял сверток, встал со стула. Крэбб тоже вышел из-за стола и, дружески придерживая Пауэла рукой за плечо, проводил его до двери.

– Вы проделали феноменальную работу, Пауэл. Поистине феноменальную. Я просто не нахожу слов. Это, наверно, замечательно – быть эспером.

– И замечательно и страшно, сэр.

– Вы все, наверно, очень счастливы.

– Счастливы? – Пауэл задержался у двери и взглянул на Крэбба. – Были бы вы счастливы, комиссар, если бы вам пришлось всю жизнь провести в больнице?

– Как в больнице?

– Да, именно там мы все и живем. В психиатрической лечебнице. Без надежды на бегство, на избавление. Так что радуйтесь, что вы не эспер, сэр. Радуйтесь, что вам видна лишь внешность человека. Радуйтесь, что вам не приходится видеть ненависти, ревности, злобы, боли. Радуйтесь, что вам не часто открывается страшная сущность человека. Мир будет чудесным местом, когда все люди станут телепатами и освободятся от пороков, от всех аномалий… А до тех пор радуйтесь своей слепоте.

Он вышел из управления полиции, взял прыгуна и понесся на север к Кингстонскому госпиталю. Сидя в кабине со свертком на коленах, он любовался величественным видом Гудзонской долины и насвистывал какой-то замысловатый мотив. Только раз он улыбнулся и пробормотал: «Подумать только, мне все же удалось просветить хоть немного Крэбба! Теперь остается только стабилизировать наши отношения. И главное, с сегодняшнего дня он будет сочувствовать щупачам и относиться к нам дружески».

Внизу, постепенно развертываясь, показалась великолепная панорама Кингстонского госпиталя – солярии, бассейны, сады, спортивные площадки, коттеджи, клиники… Весь архитектурный ансамбль госпиталя был спроектирован в изысканном неоклассическом стиле. Прыгун пошел на посадку. Пауэл уже различал отдельные фигуры – сестер, врачей, пациентов. Загорелые, оживленные, они веселились, играли. Пауэл вспомнил о предупредительных мерах Правительственного Совета, которые тот должен был принять, справедливо опасаясь, как бы Кингстон не превратился в модный курорт: слишком много жаждущих развлечения богатых бездельников стремились туда попасть, симулируя различные заболевания.

Справившись в комнате посетителей, где найти Барбару де Куртнэ, Пауэл отправился в указанном направлении. Он очень ослабел за последние дни, но сейчас его так и подмывало перемахнуть через изгородь, взобраться на ворота или пуститься бегом по дорожке. Ему не терпелось поскорее задать Барбаре вопрос, не дававший ему покоя с самого утра, с того момента, когда, очнувшись после недельного оцепенения, он почувствовал, что в силах подняться.

Они увидели друг друга одновременно. Их разделял широкий газон, примыкавший к великолепному саду и каменным террасам. Барбара замахала рукой и бросилась к нему прямо по траве. Он тоже побежал ей навстречу. И вдруг их охватило смущение. Они остановились в нескольких шагах друг от друга и впустили глаза.

– Хэлло, – сказала она.

– Хэлло, Барбара.

– Я… – начала она. – Давайте пройдем в тень, ладно?

Они повернули к террасе. Пауэл краем глаза взглянул на девушку. Она снова вернулась к жизни, такой он ее еще не видел. Прежним в ней оставалось только знакомое ему озорное выражение лица, лукавая мина сорванца-мальчишки, которую он считал следствием лечения по методу Deja Eprouve. Она вся светилась пленительным веселым озорством. И в то же время была взрослой. Взрослой девушкой, незнакомой ему.

– Сегодня вечером меня выписывают, – сказала Барбара.

– Я знаю.

– Я так благодарна вам за все, что вы…

– Пожалуйста, не говорите этого.

– За все, что вы для меня сделали, – твердо закончила Барбара.

Они сели на каменную скамью.

– Я хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарна, – сказала она, серьезно взглянув на него.

– Ради бога, Барбара, пожалуйста, не нужно. Вы меня просто пугаете.

– В самом деле?

– И вас так близко знал, когда вы… как бы это сказаться… были ребенком. А теперь…

– Теперь я снова взрослая.

– Да.

– И нам нужно как следует познакомиться. – Она приветливо улыбнулась. – Ну, скажем, завтра за чаем в пять часов?

– В пять часов?…

– Попросту. Смокинга не нужно.

– Послушайте, – в отчаянии начал Пауэл. – Я много раз помогал вам одеваться. И причесываться, и зубы чистить.

Барбара небрежно махнула рукой.

– Ваше поведение за столом было ниже всякой критики. Вы любили рыбу и терпеть не могли баранину. Однажды вы запустили бараньей котлетой мне в глаз.

– Это было сто лет назад, мистер Пауэл.

– Всего лишь две недели, мисс де Куртнэ.

Она величественно поднялась.

– Право же, мистер Пауэл, мне кажется, нам следует прервать нашу беседу. Ваша склонность к хронографическим инсинуациям… – Она остановилась, посмотрела на него, и опять выглянул сорванец-мальчишка. – Хронографические? – переспросила она.

Пауэл выронил пакет и сжал девушку в объятиях.

– Мистер Пауэл, мистер Пауэл, мистер Пауэл, – шептала она. – Здрасте, мистер Пауэл.

– Бог ты мой, Барбара… Бэри, милая. А я-то уж решил, что ты это серьезно.

– Вот тебе расплата за то, что сделал меня взрослой.

– Ты всегда была злопамятным ребенком.

– А ты придирой. – Барбара отклонилась назад и посмотрела на него. – Какой же ты на самом деле? Какие мы оба? Успеем мы узнать друг друга?